Ю Несбё - И прольется кровь
Она рассмеялась:
– Женщина-священник в Косунде?
Мальчик пальцами изобразил пламя.
– Вот мы и пришли. – Она свернула к маленькому домику без занавесок.
Во дворе на бетонных блоках стоял автомобиль «вольво» без колес, а рядом с ним приютилась тележка, в которой лежали два ржавых обода.
– Это папина машина, – сказал Кнут. – А это – мамина. – Он указал на маленький горбатый «фольксваген» в темном гараже.
Мы вошли в незапертый дом, и женщина проводила меня в гостиную, а сама отправилась искать ружье. Мы с Кнутом остались стоять. Обстановка была спартанской, но в доме было красиво, чисто и прибрано. Прочная мебель, но ни телевизора, ни стереоустановки, никаких домашних растений, из картинок на стенах только Иисус с ягненком на руках и свадебная фотография.
Я подошел ближе. Это она, никаких сомнений. Она была хорошенькой, почти красавицей в своем белом платье. Рядом с ней стоял высокий широкоплечий мужчина. Взгляд на его улыбающееся, но одновременно суровое, замкнутое лицо по какой-то причине заставил меня задуматься о том, что я только что видел на улице, посмотрев в чужое окно.
– Иди сюда, Ульф!
Я пошел по коридору на голос и попал в помещение, похожее на мастерскую. Самодельная скамейка, заржавелые автомобильные запчасти на ней, поломанные детские игрушки, которые явно оказались здесь не вчера, и другие незавершенные проекты.
Женщина нашла коробку патронов и указала на дробовик, висевший рядом с винтовкой на вбитых в стену гвоздях так высоко, что ей было не дотянуться. Я начал подозревать, что она держала меня в гостиной, чтобы немного прибраться в этой комнате. Я увидел отпечатки бутылочных донышек и отчетливо различил запах сивухи, спирта и табака.
– А пули для винтовки у тебя есть? – спросил я.
– Конечно, – ответила она. – Но ты вроде на куропаток собирался охотиться?
– С винтовкой будет сложнее, но интереснее, – сказал я, потянулся и снял оружие со стены. Я выглянул на улицу. Занавеска в окне соседнего дома шевельнулась. – Да и дробь из дичи не придется выковыривать. Как заряжать?
Она внимательно посмотрела на меня, совершенно серьезно раздумывая над тем, шучу я или нет, а потом показала как. Учитывая мою профессию, может сложиться впечатление, что я много знаю об оружии, но на самом деле я только слегка разбираюсь в пистолетах. Женщина вставила магазин, показала, как он заряжается, и объяснила, что винтовка полуавтоматическая, поэтому по закону при охоте в магазине должно находиться не более трех зарядов, плюс один в патроннике.
– Ну ясное дело, – сказал я, повторяя за ней операцию по заряжанию винтовки.
Что мне нравится в оружии, так это звук смазанного железа, звук точнейшего инженерного искусства. Но на этом все заканчивается.
– Это тоже может тебе пригодиться, – сказала женщина.
Я повернулся. Она протягивала мне бинокль. Модель Б-8, советский военный бинокль. Мой дед добыл такой благодаря своим связям, он пользовался им для изучения деталей церковных фасадов. Он рассказывал мне, что до и во время войны всю хорошую оптику делали в Германии, и, захватив восточную часть Германии, Советы первым делом похитили промышленные секреты и стали делать дешевые, но чертовски хорошие копии немецкого оборудования. Одному богу известно, как здесь оказался Б-8. Я отложил винтовку и посмотрел в бинокль на дом, где иногда появлялось лицо. Сейчас там никого не было.
– Я, конечно, заплачу за аренду.
– Глупости. – Она заменила патронташ другим и положила его передо мной. – Хуго наверняка посчитает, что будет достаточно платы за потраченные патроны.
– А где он?
– Ловит сайду.
Возможно, спрашивать об этом было бесцеремонно, поскольку лицо ее нахмурилось.
– У тебя есть еда и питье? – спросила она.
Я покачал головой. Я даже не подумал об этом. Сколько же раз я ел после отъезда из Осло?
– Могу сделать тебе бутерброды, а остальное купишь в магазине у Пирьо. Кнут тебя проводит.
Мы снова вышли на крыльцо. Женщина посмотрела на часы, наверное, хотела убедиться, что я пробыл у нее совсем недолго и соседям не о чем будет сплетничать. Кнут носился взад-вперед по двору, как собака перед прогулкой.
– До хижины около получаса, даже, скорее, час, – сказала женщина. – Все зависит от скорости ходьбы.
– Хм. Я не знаю точно, когда прибудет мое ружье.
– Я не спешу. Хуго не часто охотится.
Я кивнул, подтянул ремень на винтовке и повесил ее через плечо. Боже мой. Я бросил взгляд на деревню и попытался придумать, что сказать на прощание. Женщина склонила голову набок, совсем как сын, и убрала несколько прядей со лба.
– Не такая уж красота, по твоему мнению, правда?
Наверное, вид у меня был смущенный, потому что она засмеялась и ее высокие скулы покраснели:
– Косунд, я говорю о нем. О наших домах. Но здесь было красиво. До войны. Но когда в тысяча девятьсот сорок пятом пришли русские, а немцы бежали, при отступлении они сожгли все полностью. Все, кроме церкви.
– Тактика выжженной земли.
– Людям нужны дома. Мы построили их быстро. И некрасиво.
– Не так уж и некрасиво, – соврал я.
– Да ладно, – рассмеялась она. – Дома ужасные, чего нельзя сказать о людях, которые в них живут.
Я посмотрел на ее шрам:
– Верю тебе. Тогда мы пошли. Спасибо.
Я протянул ей руку. На этот раз она ее пожала. Ее рука была твердой и теплой, как нагретый солнцем гладкий камень.
– Благослови тебя Господь.
Я посмотрел на нее. Похоже, она говорила совершенно искренне.
Магазин Пирьо располагался в подвале одного из домов. Внутри было темно, а сама хозяйка не появилась, пока Кнут трижды не проорал: «Пирьо!» Она оказалась большой и круглой, на голове у нее был платок. Она произнесла писклявым голосом:
– Jumalan terve.
– Прошу прощения? – сказал я.
Она повернулась в сторону Кнута.
– Благослови тебя Господь, – перевел мальчик. – Пирьо говорит по-фински, но она знает, как ее товары называются по-норвежски.
Товары располагались позади прилавка, Пирьо доставала их по мере того, как я заказывал. Мясные фрикадельки «Йойка» в банках, консервированные рыбные котлеты, колбаса, сыр, пшеничный хлеб грубого помола.
Пирьо складывала стоимость товаров в уме, потому что, когда я закончил, она просто написала на бумажке цифру и показала ее мне. До меня дошло, что мне надо было достать несколько купюр из пояса с деньгами, прежде чем заходить в магазин, а поскольку в мои намерения не входило оповещать всех о том, что я разгуливаю здесь со значительной суммой денег, примерно со ста тринадцатью тысячами крон, я повернулся спиной к Пирьо и Кнуту, подошел к стене и расстегнул две нижние пуговицы на рубашке.
– Здесь нельзя писать, Ульф, – сказал Кнут.
Я повернул к нему голову и посмотрел на него.
– Это я пошутил, – засмеялся он.
Пирьо жестами показала, что не может дать сдачу со стокроновой бумажки, которую я ей протянул.
– Все в порядке, – сказал я. – Оставь себе на чай.
Она ответила что-то на своем жестком непонятном языке.
– Она говорит, что ты можешь вернуться и взять что-нибудь еще, – перевел Кнут.
– Тогда ей следовало бы записать сумму.
– Она все помнит, – сказал Кнут. – Пошли.
Кнут приплясывал на тропе передо мной. Вереск бился о наши брюки, вокруг наших голов летали комары. Тундра.
– Ульф…
– Да?
– Почему у тебя такие длинные волосы?
– Потому что их никто не подстриг.
– А-а-а.
Прошло двадцать секунд.
– Ульф…
– Мм?
– Ты совсем ничего не знаешь по-фински?
– Нет.
– А по-саамски?
– Ни слова.
– Ты говоришь только по-норвежски?
– И по-английски.
– В Осло много англичан?
Я сощурился на солнце. Если сейчас полдень, значит мы идем четко на запад.
– В общем-то, нет, – ответил я. – Но это всемирный язык.
– Ага, всемирный. Дедушка тоже так говорит. Он говорит, что норвежский – язык разума, а саамский – язык сердца. А финский – это святой язык.
– Ну, раз он так говорит…
– Ульф…
– Да?
– Я знаю один анекдот.
– Хорошо.
Он остановился, подождал меня и зашагал по вересковым зарослям рядом со мной:
– Что это такое: ходит и ходит и никак не дойдет до дверей?
– Это вроде бы загадка?
– Сказать отгадку?
– Да, придется.
Мальчик заслонился ладонью от солнца и посмотрел на меня:
– Ты врешь, Ульф.
– Прости, что?
– Ты знаешь ответ.
– Правда?
– Все знают ответ на эту загадку. Почему же вы всегда врете? Вы будете…
– Гореть в аду?
– Да!
– А кто такие эти «вы»?
– Папа. И дядя Уве. И мама.
– Ну да? А мама-то про что врет?
– Она говорит, что я не должен бояться папу. Теперь твоя очередь рассказывать анекдоты.
